В тайге стоит избушка. В нее заходят на короткое время зимой охотники, такие как старик Никитич.
Никитич сидит перед маленькой печуркой, курит трубку. Никитич любит тайгу, особенно зимой, не боится одиночества, считает себя безраздельным хозяином большого белого царства. Неожиданно он слышит, как кто-то подъезжает к избушке на лыжах. В дверях показывается высокий красивый парень, проходит к печке, чтобы обогреться. Никитич наметанным глазом сразу определяет, что парень - не охотник (у него нет ружья, подъехав к избушке он спросил, кто в ней, как никогда не сделал бы охотник). Никитич начинает задавать парню вопросы. Парень неохотно отвечает, что он геолог, отстал от партии, просит у старика водки. Выпив, гость становится разговорчивей. На вопрос, что он ищет, парень отвечает: «Волю». Спустя некоторое время парень признается, что бежал из заключения, что больше всего ценит волю. Старик без опаски, сочувственно, замечает, что поступок этот «зряшный», что теперь не прежние времена и беглеца все равно поймают. Парень рвется в город. Старик недоумевает, что так манит туда людей. На месте парня Никитич бы вырыл в тайге землянку и отсиделся бы лет пять, не стремился бы на верную погибель. Трое внуков Никитича тоже не могут жить без города, а приезжая в гости к деду, ходят в тайгу на охоту только из вежливости. Никитичу немного стыдно, что он ничем не может ублажить внуков, поскольку то, что он ценит больше всего на свете, им абсолютно не интересно.
Парень пьет еще, начинает скандалить. Никитич осаживает его: He поганься! Пустили тебя, как доброго человека, а ты лаяться начал. Обиделся - посадили! Значит, было за что... Я не поп, и здесь тебе не церква, чтобы злобой своей харкать. Здесь тайга: все одинаковые. Помни это. А то и до воли своей не добежишь - сломишь голову... Найдется и на тебя лихой человек. Обидишь вот так вот - ни за што ни про што, он тебе покажет, где волю искать». Парень извиняется, объясняет, что просто терпеть не может, когда его начинают учить жизни. Он любит жить красиво, наслаждаться, пить шампанское, рисковать, испытывать свою храбрость, терпеть не может святош. Никитич говорит, что он сам себя святым не считает, поскольку с молодости за ним тянется тяжкий грех: он соблазнил дочь родителей-отшельников, у девушки родился ребенок, которого Никитич не воспитывал и теперь чувствует свою вину перед этим человеком.
Ночью в дверь стучат. Парень пугается, пытается сбежать, клянется, что если Никитич выдаст его, старику не поздоровится. Появляются Протокин, начальник районной милиции, и с ним еще двое спутников. Никитич не любит таких заезжих охотников - «только пошумят и уедут». Старик представляет парня заблудившимся геологом. Протокин удивляется, что в милиции нет заявления о пропаже человека из геологической партии, но решает разобраться утром.
Проснувшись чуть свет, Никитич обнаруживает, что парень исчез, прихватив с собой его, Никитича, ружье и кисет. Никитич, не на шутку рассердившись, решает догнать и проучить неблагодарного. Он берет с собой ружье одного из ночных гостей и пускается вслед вору. Никитич догоняет его, стыдит, уверяя, что сам бы продал ему ружье ночью, если бы парень попросил по-человечески, а не вел себя так хамски. Теперь же, направив на вора дуло ружья и не слушая неумелых извинений и уговоров парня, Никитич, заставляет его выбросить на снег все патроны, а потом и ружье. Парень горестно напоминает Никитичу, что тот сам говорил ему, что без ружья в тайге нельзя. Никитич представляет себе состояние одинокого беглеца ночью в тайге без оружия. Сжалившись, старик договаривается с парнем, что даст ему ружье, чтобы тот дошел на лыжах до деревни, а там оставил бы его знакомому Никитича. Никитич также делится с парнем табаком. Парень благодарит старика. Тот сознается, что один из ночных гостей, все еще храпящих в избушке, куда намерен вернуться Никитич, - милиционер. Парень, покурив с Никитичем, прощается со стариком. Ho едва Никитич отворачивается, парень стреляет ему в спину.
В произведении В.М.Шукшина «Охота жить» автор показывает читателю два противоположных человеческих характера.
Центральные герои произведения – старик Никитич и молодой парень.
Действие разворачивается в тайге. Старик Никитич, который с «малых лет таскался по тайге» иногда обитает в избушках, каких много вырублено по тайге. Так было и в этот раз. Нежилая, но уже согретая теплом сгорающих в печурке дров, она казалась давно обжитой. Никитич сидел и курил. Вдруг на улице «пошаркали лыжи», затем в дверь стукнули палкой. Осипший от мороза голос поинтересовался, можно ли войти. Никитич сразу понял: «Не охотник», потому что охотник не стал бы спрашивать, а сразу бы вошел. На пороге показался парень. У него не было оружья, и одет он был легко. Это еще раз подтвердило догадку Никитича. Пока парень отогревал руки, старик рассмотрел его. Парень был красив, но худ. Больше всего Никитича удивил взгляд – какой-то прямой и «стылый». Разговорились. Затем выпили. Парень много курил, ругал кого-то, упомянул даже Христа, а затем признался старику, что бежал из тюрьмы. Сказав это, снова посмотрел на старика своим «стылым» взглядом и поинтересовался, пойдет ли Никитич его сдавать. Никитич был удивлен: он и не думал о чем-то подобном. А парню сказал одно: «Поймают, надо было досидеть». Никитичу понравился парень, и было жаль его. Гость сказал старику, что ближайшие три дня пересидит у него, а потом будет двигаться к станции – благо документы уже есть. Вскоре он лег спать.
Никитич сидел и курил, когда в дверь снова постучали. Парень проснулся, вскочил, схватил ружье Никитича. Старик еле его успокоил. Вошедших оказалось трое, и среди ни был начальник районной милиции. Те, кто явился вместе с ним, были приезжими. Милиционер Протокин, знающий Никитича, стал интересоваться – кто же это ночует в избушке кроме старика? Не раздумывая, старик сказал, что это – геолог, отставший от своих. Вскоре пришедшие тоже уснули.
Никитич проснулся рано, «едва обозначилось в стене оконце». Парня рядом не было. Никитич чиркнул спичкой, и увидел: ни парня, ни фуфайки, ни ружья не было. Старику стало обидно и досадно. Он быстро оделся, взял ружье одного из спящих, и вышел. Свежая лыжня показывала направление, по которому ушел парень. Вскоре старик догнал его. И, зная дорогу, в одном месте Никитич свернул в лес: он хотел встретить парня лицом к лицу, «хотелось еще раз увидеть прекрасное лицо парня». Как только парень вышел из просеки, старик поднялся навстречу ему. С криком «руки вверх», Никитич направил в него ружье. В глазах парня отразился ужас. Никитич улыбнулся, а потом опустил ружье. Стал ругать парня за то, что тот украл ружье и фуфайку. Парень стал говорить, что не хотел будить старика, но Никитич не поверил. Тогда парень попросил продать ружье. Никитич отказался. Решили поступить по-другому. Парень мог взять ружье, но выйдя из тайги к селу, в котором жил Никитич, должен был отдать ружье в Крайнюю избу, куму Никитича. Парень и старик распрощались и пошли в разные стороны. Никитич уже прошел всю просеку, когда вдруг услышал звук, похожий на треск сука. В это же мгновение он почувствовал резкую боль и упал лицом в снег. Больше он ничего не услышал и не почувствовал, даже то, что с него сняли ружье и закидали снегом. И как сказали: «Так лучше, отец, надежней».
Этими словами завершается произведение В.М.Шукшина «Охота жить».
Центральные герои произведения - старик Никитич и молодой парень. Действие разворачивается в тайге.
Старик Никитич, который с «малых лет таскался по тайге» иногда обитает в избушках, каких много вырублено по тайге. Так было и в этот раз. Нежилая, но уже согретая теплом сгорающих в печурке дров, она казалась давно обжитой. Никитич сидел и курил. Вдруг на улице «пошаркали лыжи», затем в дверь стукнули палкой. Осипший от мороза голос поинтересовался, можно ли войти. Никитич сразу понял: «Не охотник», потому что охотник не стал бы спрашивать, а сразу бы вошёл. На пороге показался парень. У него не было оружья, и одет он был легко. Это ещё раз подтвердило догадку Никитича.
Пока парень отогревал руки, старик рассмотрел его. Парень был красив, но худ. Больше всего Никитича удивил взгляд - какой-то прямой и «стылый». Разговорились. Затем выпили. Парень много курил, ругал кого-то, упомянул даже Христа, а затем признался старику, что бежал из тюрьмы. Сказав это, снова посмотрел на старика своим «стылым» взглядом и поинтересовался, пойдёт ли Никитич его сдавать. Никитич был удивлён: он и не думал о чем-то подобном. А парню сказал одно: «Поймают, надо было досидеть». Никитичу понравился парень, и было жаль его. Гость сказал старику, что ближайшие три дня пересидит у него, а потом будет двигаться к станции - благо документы уже есть. Вскоре он лёг спать.
Никитич сидел и курил, когда в дверь снова постучали. Парень проснулся, вскочил, схватил ружье Никитича. Старик еле его успокоил. Вошедших оказалось трое, и среди них был начальник районной милиции. Те, кто явился вместе с ним, были приезжими. Милиционер Протокин, знающий Никитича, стал интересоваться - кто же это ночует в избушке кроме старика? Не раздумывая, старик сказал, что это - геолог, отставший от своих. Вскоре пришедшие тоже уснули.
Никитич проснулся рано, «едва обозначилось в стене оконце». Парня рядом не было. Никитич чиркнул спичкой, и увидел: ни парня, ни фуфайки, ни ружья не было. Старику стало обидно и досадно. Он быстро оделся, взял ружье одного из спящих, и вышел. Свежая лыжня показывала направление, по которому ушёл парень. Вскоре старик догнал его. И, зная дорогу, в одном месте Никитич свернул в лес: он хотел встретить парня лицом к лицу, «хотелось ещё раз увидеть прекрасное лицо парня».
Как только парень вышел из просеки, старик поднялся навстречу ему. С криком «руки вверх», Никитич направил в него ружье. В глазах парня отразился ужас. Никитич улыбнулся, а потом опустил ружье. Стал ругать парня за то, что тот украл ружье и фуфайку. Парень стал говорить, что не хотел будить старика, но Никитич не поверил. Тогда парень попросил продать ружье. Никитич отказался. Решили поступить по-другому. Парень мог взять ружье, но выйдя из тайги к селу, в котором жил Никитич, должен был отдать ружье в Крайнюю избу, куму Никитича. Парень и старик распрощались и пошли в разные стороны.
Никитич уже прошёл всю просеку, когда вдруг услышал звук, похожий на треск сука. В это же мгновение он почувствовал резкую боль и упал лицом в снег. Больше он ничего не услышал и не почувствовал, даже то, что с него сняли ружье и закидали снегом. И как сказали: «Так лучше, отец, надёжней».
В маленькой лесной избушке, срубленной среди глубокой чащи для отдыха, греется и курит старик Никитич – опытный, бывалый охотник, который с малых лет таскается по тайге. За окном вдруг слышится шарканье лыж. В избушку входит незнакомый молодой парень, исхудалый и обросший. Никитич невольно любуется его красивым лицом, прямым и смелым взглядом, но в этом взгляде он примечает и какую-то «стылость».
Парень интересуется, далеко ли ближайшая деревня. Спрашивает, не ждёт ли Никитич в избушке ещё кого-нибудь. Никитич отвечает, что до деревни вёрст полтораста, а сюда никаких гостей не ожидается. Он угощает парня спиртом и мёрзлым салом, удивляясь, как тот не боится бродить в тайге без ружья. «Не пропадем, отец. Еще поживем!», – задумчиво отвечает парень. И добавляет: «Охота жить!»
Разговор двух людей переходит на жизнь, на то, для чего она. С дерзкой злостью парень повторяет, что ему охота жить и что он скоро возьмёт «дорогушу жизнь за горлышко». «Ты не знаешь, отец, как горят огни в большом городе. Там живут вежливые люди, которые очень боятся смерти. А я не боюсь её. Я иду по городу, и он весь мой».
Парень внезапно признаётся Никитичу, что бежит из тюрьмы.
Никитич слушает парня с лёгким недоумением. Сам он всегда жил просто, естественно, «по-природному». «Охота жить» знакома и ему, но желания «взять жизнь за горло» он никогда не чувствовал. Никитичу приходилось поступать и хорошо, и плохо, но он не может взять в толк, как можно не раскаиваться в плохом, а гордиться им. Никитич слегка жалеет парня, как нервного, запутавшегося в себе самом горожанина. Парень же, продолжая разговор, говорит, что ненавидит Христа: тот «рассказывал сказки» о добрых людях, которых на самом деле нет.
Протопив избушку, Никитич с парнем ложатся спать. Однако за полночь рядом слышатся новые голоса. Парень рывком бросается к окну, хватается за ружьё Никитича, но тот успокаивает его и советует прикинуться спящим. В домик входят трое охотников. Один из них – начальник местной милиции Протокин. Все трое тоже ложатся ночевать в избушке на нарах. Увидев «спящего» парня, Протокин интересуется, кто он. Никитич отвечает, что это – отставший от своей партии геолог.
Ранним утром Никитич просыпается и видит, что парня, которому «охота жить», рядом нет. Трое других спят, а парень потихоньку ушёл, прихватив с собой ружьё Никитича – его самое главное имущество. Обозлившись на это, Никитич неслышно одевается, берёт одно из трёх составленных в углу ружей охотников, выскальзывает из избушки и бросается догонять вора по лыжному следу. Знаток тайги, он быстро определяет, куда пойдёт парень, перехватывает его в одной просеке и, взяв на мушку, заставляет бросить ружьё и патроны.
«Охота жить». Фильм по рассказу Василия Шукшина (1991)
Ошарашенный парень жалко улыбается своей обаятельной улыбкой. В Никитиче, несмотря ни на что, пробуждается сочувствие к нему. Шагах в десяти друг от друга два человека садятся покурить и поговорить. Парень упрашивает Никитича отдать ружьё: без него посреди тайги гибель. Дрогнув сердцем, Никитич отдаёт ружьё беглому и рассказывает ему, как добраться до железной дороги. Путь туда лежит через деревню Никитича. Парень обещает, что отдаст там ружьё его куму.
Посидев ещё немного, они прощаются. Никитич поворачивает обратно к избушке. Но через несколько шагов парень, которому «охота жить», стреляет старому охотнику в спину. Со словами: «Так лучше, отец. Надежней» – он закидывает тело Никитича снегом…
Охота жить
Василий Шукшин
Шукшин Василий
Охота жить
Василий Шукшин
Охота жить
Поляна на взгорке, на поляне - избушка.
Избушка - так себе, амбар, рядов в тринадцать-четырнадцать, в одно оконце, без сеней, а то и без крыши. Кто их издревле рубит по тайге?.. Приходят по весне какие-то люди, валят сосняк поровней, ошкуривают... А ближе к осени погожими днями за какую-нибудь неделю в три-четыре топора срубят. Найдется и глина поблизости, и камни - собьют камелек, и трубу на крышу выведут, и нары сколотят - живи не хочу!
Зайдешь в такую избушку зимой - жилым духом не пахнет. На стенах, в пазах, куржак, в ладонь толщиной, промозглый запах застоялого дыма.
Но вот затрещали в камельке поленья... Потянуло густым волглым запахом оттаивающей глины; со стен каплет. Угарно. Лучше набить полный камелек и выйти пока на улицу, нарубить загодя дровишек... Через полчаса в избушке теплее и не тяжко. Можно скинуть полушубок и наторкать в камелек еще дополна. Стены слегка парят, тихое блаженство, радость. "А-а!..- хочется сказать.- Вот так-то". Теперь уж везде почти сухо, но доски нар еще холодные. Ничего - скоро. Можно пока кинуть на них полушубок, под голову мешок с харчами, ноги - к камельку. И дремота охватит - сил нет. Лень встать и подкинуть еще в камелек. А надо.
В камельке целая огненно-рыжая горка углей. Поленья сразу вспыхивают, как береста. Тут же, перед камельком, чурбачок. Можно сесть на него, закурить и - думать. Одному хорошо думается. Темно. Только из щелей камелька светится; свет этот играет на полу, на стенах, на потолке. И вспоминается бог знает что! Вспомнится вдруг, как первый раз провожал девку. Шел рядом и молчал как дурак... И сам не заметишь, что сидишь и ухмыляешься. Черт ее знает - хорошо!
Совсем тепло. Можно чайку заварить. Кирпичного, зеленого. Он травой пахнет, лето вспоминается.
Так в сумерки сидел перед камельком старик Никитич, посасывал трубочку. В избушке было жарко. А на улице - морозно. На душе у Никитича легко. С малых лет таскался он по тайге - промышлял. Белковал, а случалось, медведя-шатуна укладывал. Для этого в левом кармане полушубка постоянно носил пять-шесть патронов с картечным зарядом. Любил тайгу. Особенно зимой. Тишина такая, что маленько давит. Но одиночество не гнетет, свободно делается; Никитич, прищурившись, оглядывался кругом - знал: он один безраздельный хозяин этого большого белого царства.
Сидел Никитич, курил.
Прошаркали на улице лыжи, потом - стихло. В оконце вроде кто-то заглянул. Потом опять скрипуче шаркнули лыжи - к крыльцу. В дверь стукнули два раза палкой.
"Не охотник",- понял Никитич, охотник не станет спрашивать зайдет, и все.
Тот, за дверью, отстегнул лыжи, приставил их к стене, скрипнул ступенькой крыльца... Дверь приоткрылась, и в белом облаке пара Никитич едва разглядел высокого парня в подпоясанной стеганке, в ватных штанах, в старой солдатской шапке.
Кто тут?
Человек,- Никитич пожег лучину, поднял над головой.
Некоторое время молча смотрели друг на друга.
Один, что ли?
Парень прошел к камельку, снял рукавицы, взял их под мышку, протянул руки к плите.
Мороз, черт его...
Мороз.- Тут только заметил Никитич, что парень без ружья. Нет, не охотник.
Не похож. Ни лицом, ни одежкой.- Март - он ишо свое возьмет.
Какой март? Апрель ведь.
Это по-новому. А по-старому - март. У нас говорят: марток надевай двое порток. Легко одетый.- Что ружья нет, старик промолчал.
Ничего,- сказал парень.- Один здесь?
Один. Ты уж спрашивал.
Парень ничего не сказал на это.
Садись. Чайку щас поставим.
Отогреюсь малость...- Выговор у парня нездешний, расейский. Старика разбирало любопытство, но вековой обычай - не лезть сразу с расспросами - был сильнее любопытства,
Парень отогрел руки, закурил папироску.
Хорошо у тебя. Тепло.
Когда он прикуривал, Никитич лучше разглядел его - красивое бледное лицо с пушистыми ресницами. С жадностью затянулся, приоткрыл рот - сверкнули два передних золотых зуба. Оброс. Бородка аккуратная, чуть кучерявится на скулах... Исхудал... Перехватил взгляд старика, приподнял догорающую спичку, внимательно посмотрел на него. Бросил спичку. Взгляд Никитичу запомнился: прямой, смелый... И какой-то "стылый" так - определил Никитич. И подумал некстати: "Девки таких любят".
Садись, чего стоять-то?
Парень улыбнулся:
Так не говорят, отец. Говорят - присаживайся.
Ну, присаживайся. А пошто не говорят? У нас говорят.
Присесть можно. Никто не придет еще?
Теперь кто? Поздно. А придет, места хватит.- Никитич подвинулся на пеньке, парень присел рядом, опять протянул руки к огню. Руки - не рабочие. Но парень, видно, здоровый. И улыбка его понравилась Никитичу - не "охальная", простецкая, сдержанная. Да еще эти зубы золотые... Красивый парень. Сбрей ему сейчас бородку, надень костюмчик - учитель, Никитич очень любил учителей.
Иолог какой-нибудь? - спросил он.
Кто? - не понял парень.
Ну... эти, по тайге-то ищут...
А-а... Да.
Как же без ружьишка-то? Рыск.
Отстал от своих,- неохотно сказал парень.- Деревня твоя далеко?
Верст полтораста.
Парень кивнул головой, прикрыл глаза, некоторое время сидел так, наслаждаясь теплом, потом встряхнулся, вздохнул:
Долго один-то идешь?
Долго. У тебя выпить нету?
Найдется.
Парень оживился:
Хорошо! А то аж душа трясется. Замерзнуть к черту можно. Апрель называется...
Никитич вышел на улицу, принес мешочек с салом. Засветил фонарь под потолком.
Вас бы хошь учили маленько, как быть в тайге одному... А то посылают, а вы откуда знаете! Я вон лонйсь нашел одного - вытаял весной. Молодой тоже. Тоже с бородкой. В одеяло завернулся - и все, и окочурился.- Никитич нарезал сало на краешке нар.- А меня пусти одного, я всю зиму проживу, не охну. Только бы заряды были. Да спички.
В избушку-то все равно лезешь.
Дак а раз она есть, чего же мне на снегу-то валяться? Я не лиходей себе. Парень распоясался, снял фуфайку... Прошелся по избушке. Широкоплечий, статный. Отогрелся, взгляд потеплел - рад, видно, до смерти, что набрел на тепло, нашел живую душу. Еще закурил одну. Папиросами хорошо пахло. Никитич любил поговорить с городскими людьми. Он презирал их за беспомощность в тайге; случалось, подрабатывал, провожая какую-нибудь поисковую партию, в душе подсмеивался над ними, но любил слушать их разговоры и охотно сам беседовал. Его умиляло, что они разговаривают с ним ласково, снисходительно похохатывают, а сами оставь их одних - пропадут, как сосунки слепые. Еще интересней, когда в партии - две-три девки. Терпят, не жалуются. И все вроде они такие же, и никак не хотят, чтоб им помогали. Спят все в куче. И ничего - не безобразничают. Доводись до деревенских - греха не оберешься. А эти ничего. А ведь бывают - одно загляденье: штаны узкие наденет, кофту какую-нибудь тесную, косынкой от мошки закутается, вся кругленькая кукла и кукла, а ребята - ничего, как так и надо.
Кого ищете-то?
Ну, ходите-то.
Парень усмехнулся себе:
Доля... Она, брат, как налим, склизкая: вроде ухватил ее, вроде - вот она, в руках, а не тут-то было.- Никитич настроился было поговорить, как обычно с городскими - позаковырестей, когда внимательно слушают и переглядываются меж собой, а какой-нибудь возьмет да еще в тетрадку карандашиком чего-нибудь запишет. А Никитич может рассуждать таким манером хоть всю ночь - только развесь уши. Свои бы, деревенские, боталом обозвали, а эти слушают. Приятно. И сам иногда подумает о себе: складно выходит, язви тя. Такие турусы разведет, что тебе поп раньше. И лесины-то у него с душой: не тронь ее, не секи топором зазря, а то засохнет, и сам засохнешь - тоска навалится, и засохнешь, и не догадаешься, отчего тоска такая. Или вот: понаедут из города с ружьями и давай направо-налево: трах-бах! - кого попало: самку - самку, самца - самца, лишь бы убить. За такие дела надо руки выдергивать. Убил ты ее, медведицу, а у ей двое маленьких. Подохнут. То ты одну шкуру добыл, а подожди маленько-три будет. Бестолковое дело - душу на зверье тешить.- Вот те и доля,- продолжал Никитич,
Только парню не хотелось слушать. Подошел к окну, долго всматривался в темень. Сказал, как очнулся;
Все равно весна скоро.
Придет, никуда не денется. Садись, Закусим чем бог послал.
Натаяли в котелке снегу, разбавили спирт, выпили. Закусили мерзлым салом. Совсем на душе хорошо сделалось, Никитич подкинул в камелек. А парня опять потянуло к окну. Отогрел дыханием кружок на стекле и все смотрел и смотрел в ночь,
Кого ты щас там увидишь? - удивился Никитич. Ему хотелось поговорить.
Воля,- сказал парень, И вздохнул. Но не грустно вздохнул. И про волю сказал - крепко, зло и напористо, Откачнулся от окна.
Дай еще выпить, отец.- Расстегнул ворот черной сатиновой рубахи, гулко хлопнул себя по груди широкой ладонью, погладил.- Душа просит.
Поел бы, а то с голодухи-то развезет.
Не развезет. Меня не развезет,- И ласково и крепко приобнял старика за шею.
И пропел:
А в камере смертной,
Сырой и холодной,
Седой появился старик...
И улыбнулся ласково. Глаза у парня горели ясным, радостным блеском.
Выпьем, добрый человек.
Наскучал один-то,- Никитич тоже улыбнулся. Парень все больше и больше нравился ему. Молодой, сильный, красивый. А мог пропасть,- Так, парень, пропасть можно. Без ружьишка в тайге - поганое дело.
Не пропадем, отец. Еще поживем!
И опять сказал это крепко, и на миг глаза его заглянули куда-то далеко-далеко и опять "остыли"... И непонятно было, о чем он подумал, как будто что-то вспомнил, Но вспоминать ему это "что-то" не хотелось. Запрокинул стакан, одним глотком осушил до дна. Крякнул. Крутнул головой. Пожевал сала. Закурил. Встал - не сиделось. Прошелся широким шагом по избушке, остановился посредине, подбоченился и опять куда-то далеко засмотрелся.
Охота жить, отец,
Жить всем охота. Мне, думаешь, неохота? А мне уж скоро...
Охота жить! - упрямо, с веселой злостью повторил большой красивый парень, не слушая старика.- Ты ее не знаешь, жизнь. Она...Подумал, стиснул зубы: - Она - дорогуша. Милая! Роднуля моя.
Захмелевший Никитич хихикнул:
Ты про жись, как все одно про бабу.
Бабы - дешевки.- Парня накаляло какое-то упрямое, дерзкое, радостное чувство. Он не слушал старика, говорил сам, а тому хотелось его слушать. Властная сила парня стала и его подмывать.
Бабы, они... конечно. Но без них тоже...
Возьмем мы ее, дорогушу,- парень выкинул вперед руки, сжал кулаки,- возьмем, милую, за горлышко... Помнишь Колю-профессора? Забыла? - Парень с кем-то разговаривал и очень удивился, что его "забыли". - Колю-то!.. А Коля помнит тебя. Коля тебя не забыл.- Он не то радовался, не то собирался кому-то зло мстить.- А я - вот он. Прошу, мадам, на пару ласковых, Я не обижу. Но ты мне отдашь все. Все! Возьму!..
Правда, што ли, баба так раскипятила? - спросил удивленный Никитич.
Парень тряхнул головой:
Эту бабу зовут - воля. Ты тоже не знаешь ее, отец, Ты - зверь, тебе здесь хорошо. Но ты не знаешь, как горят огни в большом городе. Они манят. Там милые, хорошие люди, у них тепло, мягко, играет музыка. Они вежливые и очень боятся смерти. А я иду по городу, и он весь мой. Почему же они там, а я здесь? Понимаешь?
Не навечно же ты здесь...
Не понимаешь.- Парень говорил серьезно, строго.- Я должен быть там, потому что я никого не боюсь. Я не боюсь смерти. Значит, жизнь моя.
Старик качнул головой:
Не пойму, паря, к чему ты?
Парень подошел к нарам, налил в стаканы. Он как будто сразу устал.
Из тюрьмы бегу, отец,- сказал без всякого выражения.- Давай?
Никитич машинально звякнул своим стаканом о стакан парня. Парень выпил. Посмотрел на старика... Тот все еще держал стакан в руке. Глядел снизу на парня,
Как же это?
Пей,- велел парень. Хотел еще закурить, но пачка оказалась пустой.- Дай твоего.
У меня листовуха.
Черт с ней.
Закурили. Парень присел на чурбак, ближе к огню.
Долго молчали.
Поймают вить,- сказал Никитич. Ему не то что жаль стало парня, а он представил вдруг, как ведут его, крупного, красивого, под ружьем. И жаль стало его молодость, и красоту, и силу. Сцапают - и все, все псу под хвост: никому от его красоты ни жарко ни холодно. Зачем же она была? - Зря,- сказал он трезво.
Бежишь-то. Теперь не ранешное время - поймают.
Парень промолчал. Задумчиво смотрел на огонь. Склонился. Подкинул в камелек полено.
Надо бы досидеть... Зря.
Перестань! - резко оборвал парень. Он тоже как-то странно отрезвел.- У меня своя башка на плечах.
Это знамо дело,- согласился Никитич.- Далеко идти-то?
Помолчи пока.
"Мать с отцом есть, наверно,- подумал Никитич, глядя в затылок парню.- Придет-обрадует, сукин сын".
Минут пять молчали. Старик выколотил золу из трубочки и набил снова. Парень все смотрел на огонь,
Деревня твоя - райцентр или нет? - спросил он, не оборачиваясь.
Какой райцентр! До району от нас еще девяносто верст. Пропадешь ты. Зимнее дело - по тайге...
Дня три поживу у тебя - наберусь силенок,- не попросил, просто сказал.
Живи, мне што. Много, видно, оставалось - не утерпел?
А за што давали?
Такие вопросы никому никогда не задавай, отец.
Никитич попыхтел угасающей трубочкой, раскурил, затянулся и закашлялся. Сказал, кашляя:
Мне што!.. Жалко только. Поймают...
Бог не выдаст - свинья не съест. Дешево меня не возьмешь, Давай спать.
Ложись. Я подожду, пока дровишки прогорят,- трубу закрыть. А то замерзнем к утру.
Парень расстелил на нарах фуфайку, поискал глазами, что положить под голову. Увидел на стене ружье Никитича. Подошел, снял, осмотрел, повесил.
Старенькое.
Ничо, служит пока. Вон там в углу кошма лежит, ты ее под себя, а куфайку-то под голову сверни. А ноги вот сюда протяни, к камельку. К утру все одно выстынет.
Парень расстелил кошму, вытянулся, шумно вздохнул.
